Ну и про перевод “Better Never to Have Been”, собственно. Он давно готов, и мы ознакомились с ним ещё где-то недели 3 назад. Но… Так скажем, всё сложно. И очень. Мы не говорим ничего дурного о переводчике: совершить всего одну роковую ошибку — ошибиться в самом подходе к переводу этого труда — здесь было очень легко даже антинаталисту (тем более что это был ещё довольно молодой антинаталист без особого знакомства с происходящим в области АН-этики). Кроме того, качество интерпретаций книги от практически всех других, с позволения сказать, “переводчиков” — это полный трындец; это кровь из глаз, которая, может быть, не пойдёт разве что у читателей, которые мало знакомы с профессорским оригиналом работы и тем более самим биоэтиком.
Однако огромная проблема состоит даже не в том, что в этом переводе есть существенное количество ошибок; мы ведь и ожидали, что они будут там, и намеревались их поправить. Но здесь в принципе иная ситуация. Дело в том, что перевод сам по себе очень (местами очень и очень) свободный. Это не было осторожной адаптацией оригинала к нашей социально-культурной среде, которая сильно отличается от среды автора. К сожалению, это именно неоправданно свободный перевод. И такой подход действительно используется на практике, и он бы подошёл для многих других случаев — но только не для “Лучше не рождаться”. Потому что эта книга специально написана таким образом, чтобы её могли воспринимать и профи-философы, и другие развитые люди. Профессор писал свою работу, ориентируясь одновременно на своих академических коллег и на умного интеллигентного читателя без философского бэкграунда; именно поэтому его детище так непохоже на обычный философский труд. Но это всё равно именно философская работа академического уровня — с таким не вполне обычным дополнительным атрибутом. И то, как излагается содержание этой работы, имеет ключевое значение. Тщательно продуманные выражения мыслей — это один из столпов, которые обеспечивают устойчивость всего сказанного в тексте философа. Именно осторожные формулировки и являются одной из причин того, что он не оказался уложенным на лопатки в 2006 (или ранее), а успешно опубликовал свой труд не где-нибудь, а в таком суровом книгоиздательстве, и продолжает защищать свои позиции и поныне, в т.ч. на международных философских съездах. Таким образом, наша публикация этой книги в переводе с недопустимой свободой интерпретации — была бы приблизительно тем же самым, что публиковать перевод медицинских инструкций или технических мануалов, исполненных под девизом “я художник, я так вижу”.
Профессор просто не писал того, что сказано в тех русских текстах. А если бы он это действительно написал, то его магнум опус стал бы вовсе не его международной профессиональной известностью, а его профессиональной погибелью, поскольку философа бесповоротно академически ушатали бы ещё более десятилетия назад, в самый год публикации (в то время как философские конференции по книге биоэтика продолжают проводиться по сей день).
Мы ожидали принципиально иной текст — текст, который можно было бы немного подправить тут и там, и всё было бы прекрасно. Но в данном случае были бы необходимы столь множественные правки, что этот перевод проще вообще заново выполнить самим — при том, что немало времени оказалось упущенным, наши возможности существенно сократились, а далее ещё более туманны. Короче, это был шок и это есть боль. И ещё это неясность. Хмуро озирая перспективы, мы пока что то приходим к какому-нибудь решению, то отменяем его, после чего приходим к следующему и отменяем вновь… Мы сделаем объявление, когда убедимся, что тот вариант дальнейших действий, к которому мы пришли на настоящий момент, — уже окончательный.
Ну а пока — мы можем лишь сумрачно глядеть на то удивительное соответствие, которое являют собой невесёлое содержание этой книги и превратности её русскоязычной судьбы.
