Другой аспект, в котором действует пронатализм, даже в моральной сфере (а не только в политической области), заключается в том, что люди, порождающие отпрысков, увеличивают свою ценность через заведение детей. Родителей, имеющих иждивенцев, тем или иным образом рассматривают как более значимых людей. Если, например, есть некоторый дефицитный ресурс — скажем, донорская почка — и из двух потенциальных реципиентов один является родителем детей младшего возраста, а другой нет, то при прочих равных, скорее всего, будет выбран родитель. Позволить родителю умереть означает не только расстроить реализацию его собственного предпочтения остаться в живых, но и предпочтение его детей иметь оставшегося в живых родителя. Разумеется, вполне верно то, что смерть родителя причинит вред большему количеству людей, однако, тем не менее, есть аргументы против приоритета родителей. Повышение своей ценности через порождение детей может быть сходным с увеличением своей ценности путём взятия заложников. Мы могли бы рассматривать это как несправедливость и принять решение не вознаграждать за это. Это может сделать жизнь детей хуже, но должны ли цену предотвращения такого результата платить люди, не имеющие детей?
Ничем из вышеперечисленного я не отрицаю того, что есть некоторые общества, в которых были приняты политические шаги для снижения рождаемости. Самым наглядным примером является Китай, где правительство ввело политику одного ребёнка на родительскую пару. Но тем не менее, несколько моментов заслуживают внимания. Во-первых, такие политические меры являются исключительными. Во-вторых, они являются ответом на очень крупное (а не просто умеренное) перенаселение. В-третьих, они требуются именно потому, что являются коррективами к очень мощной предрасположенности к пронатализму, и таким образом, не составляют опровержения существования этой предрасположенности.
David Benatar. Better Never To Have Been: The Harm of Coming into Existence (Oxford: Oxford University Press, 2006).
Перевод: AN Translations