Автор Ника Одинокова, родитель
“И вот я снова пишу о деторождении. На сей раз о том, имеем ли мы вообще право на оное. Это сложная, местами табуированная и для кого-то чудовищно личная тема с тучей подводных камней, поэтому на сей раз я не призываю срочно выбросить все сложности из головы и согласиться со мной. Предлагаю лишь пищу для размышлений.
В рамках темы родительства (и антинатализма) я часто поднимаю проблематику согласия: у нас нет информированного согласия потенциального будущего человека на то, чтобы приводить его в мир, и потому мы не имеем права принимать решение родить его.
На этот аргумент мне часто отвечают, что на момент принятия решения ещё не существует человека, и запрашивать согласие не с кого. А поскольку в момент, когда мы можем спросить его о согласии, человек уже существует, — поспешно хочется назвать это неразрешимой дилеммой. Предприму всё же попытку эту дилемму разрешить, привлекая некоторые идеи, разработанные в области согласия сексуального.
Для начала зададим небольшой контекстный фундамент безотносительно к деторождению.
Можно выделить две базовых формы для получения, проверки и выражения согласия:
1) «Нет значит нет»: согласие считается отсутствующим, только если личность явным образом выразит протест (скажет нет). Если отсутствует «нет» — продолжаем.
2) «Да значит да»: согласие считается присутствующим, только если личность явным образом его выразит (скажет да). Продолжаем, только если присутствует «да».
Вариант «нет значит нет» перекладывает ответственность на человека, чьё согласие нас интересует, — на личность, зачастую находящуюся в более уязвимом положении. Она вынуждена единолично зондировать себя на предмет комфорта и тратить собственный ресурс на активный отказ, что далеко не всегда возможно в стрессовой (или даже шоковой) ситуации, тем паче в нашей культуре, где отказ порицается. Кроме того, выражение несогласия становится возможным только после того, как какая-то граница уже преступлена («Нет, так мне уже не норм, надо искать силы, чтобы это просигнализировать…»), и оно неминуемо оказывается просьбой отмотать происходящее назад или вовсе прерваться. А если ресурса выразить несогласие сейчас не нашлось, для кого-то это ещё и закрепит деструктивнейший стереотип: «Ночью сама хотела, а утром передумала».
Вариант «да значит да» снимает часть давления с личности, добавляет ей субъектности и минимизирует вероятность, что ей будет нанесён вред и что с ней произойдёт что-то нежелательное. Зондирование согласия становится задачей всех сторон, и ситуация прогрессирует только тогда, когда все стороны к этому готовы.
Почему вообще важно информированное согласие на какие-то действия? Это не просто вопрос «Хочется — не хочется» или «Нравится — не нравится». Это не просто межличностный ритуал, исполняемый для проформы. Своими действиями мы создаём для человека последствия: хорошие, нейтральные и/или дурные. И концепция согласия, не являясь самоцелью, призвана минимизировать деструктивность таковых. Именно информированность о последствиях, как ни банально, делает согласие информированным.
В рамках подхода «да значит да» мы, помимо прочего, зондируем согласие, и если в ответ не приходит положительный сигнал, то никакого согласия нет. А значит, нет и пути вперёд: принимать решения за других у нас нет никакого права.
Ввиду вышесказанного, предпочтительным подходом всегда является «да значит да».
Возвращаясь к изначальной теме, да, мы физически не сможем по принципу «нет значит нет» проверить согласие несуществующего человека. «Хочешь родиться?» — «Не хочу, не надо, не рожайте!» А вот по принципу «да значит да» — запросто!
Мои оппоненты выступают с контраргументом: если человек без сознания, то в текущий момент его в общем-то нет — и согласия на какие-то (например, медицинские) действия у него тоже не получить. Но у ситуации человека без сознания есть критические отличия от ситуации нерождённого ребёнка: этого человека, может, и нет, но не в важном для нас смысле. Ведь он был перед потерей сознания и он будет, когда очнётся. Это живой человек, о котором мы знаем дофигища: как на уровне физиологии и анамнеза, так и на уровне психологии, жизненных ориентиров, ценностей, и т. д., и т. п. Разумеется, его дальнейшая жизнь точно так же будет включать в себя последствия того промежутка времени, в который его «не было» и в который мы напринимали за него решений. Но решения мы почти наверняка принимали, имеючи о нём много важной информации, в том числе о его желаниях и предпочтениях, которые за неимением лучшего приходится назначать согласием — причём согласием по форме «да значит да». А о потенциальном ребёнке мы не знаем ровным счётом ничего. Кроме самого базового: ему придётся существовать в нашем мире и, учитывая специфику мира, жить ему почти неминуемо будет хреново. Живи мы в относительной утопии, возможно, многие антинаталистские идеи можно было бы отбросить: детям хорошо, родители реализовали свой репродуктивный потенциал, все живут радуются. Но в нашем умирающем и людоедском мире — нет, никак.
Если в качестве козыря вы используете идею, что у незачатого ребёнка или даже у эмбриона нельзя напрямую запросить согласие, ну, потом-то всё равно будет живой человек, обречённый на жизнь, полную проблем. Кто-то будет рад_а и благодар_на. Но многие — категорически нет. Заслуживают ли последние страданий ради возможного удовлетворения первых и ради реализации чьих-то репродуктивных желаний? Мне кажется, нет.”
#антинатализм_FAQ