Напомнило предыдущее фото. К теме межрасовых семей.
Я знаю женщину, которая сейчас уже в возрасте, но когда она была молодой, у неё была мечта: усыновить ребёнка из Африки. Никто не заставлял её и никто не принуждал, это было её собственное желание и её собственное устремление. Человечество очень разнообразно, и кому-то из людей важно именно биологическое родительство, а кому-то — не слишком, одним хочется, чтобы ребёнок был похож на них, а другим это некритично. Почему именно африканский сирота? Ну, положение именно африканских детей ведь хронически известно как особо бедственное — да и, к тому же, я сомневаюсь, что СМИ СССР чересчур живописали горести пребывания в советских же детдомах.
Но как, вы думаете, относились к этой женщине окружающие? С каким-то особым уважением? Да не то чтобы. Скорее как к блаженной. Мол, вот ненормальная, да и вообще, что это такое — семья не по ГОСТу, гражданский долг женщины — рожать детей. К ней даже прилипла ироническая кличка — “Эфиопская мать”. (Есть такое приведённое к более литературному виду выражение — “эфиоп твою мать”.) Неудивительно, впрочем; черта многих и многих людей — жажда, чтобы то, что нравится лично им и что выбирают лично они, считалось единственно верным вариантом выбора, а всё остальное — уделом не совсем полноценных идиотов.
Короче, в конце концов социальным прессингом окружающее общество, конечно, додавило женщину до того, чтобы она не усыновила, а родила своего. Всё как у людей чтоб. Правда, отец результирующего ребёнка, оказалось, любил кататься, но был небольшим любителем саночки возить. Распространение своих генов его вполне интересовало, а вот забота о своих детях — не особо. И, расставшись с женой, он упорно не высылал алиментов для дочери.
Между тем, настали лихие девяностые — очень трудные времена для большого количества людей, которым по многу месяцев не платили зарплату и которые выживали просто как придётся. Гордый своим отцовством папаша хотел родительские права, но не очень-то стремился к родительским обязанностям. Женщина вертелась как могла, но её дочь всё равно превратилась в тощую полунищую девочку, которой довелось даже просить милостыню на паперти.
Когда девяностые миновали, выросшая девочка стала циником, уехала в столицу, устроилась риэлтером — и, что называется, “к успеху шла”. Чего уж, пришла в итоге. Сейчас она мотает тюремный срок за криминал, связанный с московскими квартирами. И я даже не знаю, на чьём попечении находится её собственный ребёнок, пока мать сидит на зоне. Надеюсь, он хотя бы где-то в семье, а не в казённом учреждении.
А ведь всего этого могло не быть. Ни ранних бедствий той девочки. Ни её дальнейших преступлений. Ни социального сиротства уже её ребёнка. Ни горя всех тех людей, кто стали её жертвами. Не было бы ничего из этого мрака — было бы только спасение какого-нибудь чернокожего малыша, который обрёл бы новый дом. И который, конечно, тоже наверняка хлебнул бы в постсоветской России уже из-за того, что слишком выделялся бы цветом своей кожи, но — здесь ему даже при этом было бы лучше, чем в самых нищих странах Чёрного континента, где люди предельно бедствуют и умирают даже попросту от голода.
Вполне может быть, “Эфиопская мать” в итоге усыновила бы всё-таки не африканского сироту, а кого-то из советских. Полагаю, это было бы намного более вероятным вариантом. Ведь, скорее всего, технически очень сложно было бы оформить документы на ребёнка на другом материке в другом полушарии, в отличие от кого-то из отказников в той же стране. Многие усыновители в результате берут не таких детей, каких изначально собирались взять, а таких, которых реально возможно было забрать. Однако ни чёрный, ни белый, ни жёлтый, ни в крапинку, никакой ребёнок не нашёл себе новую родительницу в её лице. Мог. Она ведь сама об этом мечтала. Но…
Человек — существо социальное. Через социальный прессинг общество медленно, но верно подавляет многих своих белых ворон.
И сами эти белые вороны в итоге зачастую начинают считать, что окружающим, наверное, виднее.
